Алексей Волков - Время отмщения [HL]

Мы сидели и ждали возможного приказа. Было досадно, что уже во второй раз обстоятельства врывались в жизнь тогда, когда на вечер у меня имелись иные планы, но что я мог тут поделать? И стократно росла злость как на душманов с большой дороги, умудрившихся все-таки подбить скоростной грузовик, так и на аборигенов, не умевших обеспечить порядок на родных территориях и заслонявшихся нами.

Приказа все не было, и я направился к Хазаеву. Комбат задумчиво сидел над картой.

— Мудаки эти аборигены, — бросил он. — Сейчас пришло сообщение — грузовоз этот подбили еще вечером. И где нам теперь искать виновников? Чуть не сутки прошли, они уже успели столько отмахать, что… — вместо продолжения Хазаев лишь махнул рукой.

Да, за сутки «отмахать» можно много. И, главное, непонятно в какую сторону.

— Тут в радиусе имеется два кишлака, — комбат показал мне на карте соответствующие точки. — Но не прочесывать же их в поисках похищенного! Да и там ли оно? Вполне могли запрятать так, что с собаками не найдешь.

Поискать — половина дела. Самое паршивое — оказаться среди дувалов. Пока по эту сторону Врат они не огрызались огнем, но вдруг? Среди узких путаных улочек бывает всякое. Вздумай самозваные поселенцы сопротивляться, и имей они оружие (а почему бы им его не иметь?) — и нам придется несладко.

Нет, подтянув артиллерию, и с вертолетами, мы можем одолеть любое сопротивление, только бой в кишлаке редко обходится без потерь. Но терять ребят из-за всякой ерунды не хочется. Духи же никого пока не убили.

Кстати, было ли вообще нападение или грузовоз просто слетел с трассы из-за какой-нибудь поломки?

Я произнес последнюю фразу вслух, и Хазаев немедленно отозвался:

— Было. Главное — умудрились попасть! Говорят, там движок разворочен. Уж не знаю, как это вышло. И разграблен грузовоз подчистую.

— Мастера, — хмыкаю я.

Сам я не уверен, что сумел бы точно попасть из гранатомета по быстро движущейся мишени.

— В общем, я возвращаю бойцов, — заявляет комбат. — Но ты пока подожди. Мало ли что может случиться?

Раз вертолеты уйдут, помочь мы ничем не сумеем. По карте на технике туда ехать часа четыре минимум, а в бою все решают минуты. Но остается надеяться, что все обойдется. Вряд ли духи сидят неподалеку и ждут, пока кто-нибудь явится посмотреть на дело их рук и повосхищаться меткостью.

Если на то пошло, они могут пока и в кишлаки не заходить, а терпеливо дождаться, когда уляжется весь сыр-бор. Хитрости у наших недавних противников хоть отбавляй.

Но я терпеливо жду со своими людьми почти до темноты, когда рев вертолетных двигателей возвещает о возвращении четвертой роты.

Не столь важно, что без результата. Гораздо важнее, что без жертв.

В модулях ученых горит свет. В мозгу поневоле рождается картина, как высокомудрая братия, подобно нам, радостно хлещет брагу и самогон, празднуя свое возвращение в места постоянной дислокации.

Действительность оказывается более прозаической. Столы в комнате у Даши завалены бумагами, и обе женщины старательно разбирают их, попутно заполняя аккуратными почерками новые листы.

Чему тут удивляться? Над нами тяготеет лишь собственное начальство, а над филиалом советской Академии наук наверняка нависла пресловутая рука Москвы. И держит та рука огромную розгу, дабы наказать нерадивых, не справляющихся с ответственным заданием партии. И еще — крохотный пряник для награждения особо отличившихся.

Писанины у ученых оказывается еще побольше нашего. Как и должно быть. Места здесь новые, науке до сих пор неизвестные, и все надо тщательно описать, запротоколировать, систематизировать и еще много чего, что может понадобиться тем коллегам, которых не взяли в здешние края.

— Приходится составлять полный словарь языка, — соглашается Даша в ответ на мою реплику и включает электрический чайник.

Это мы до сих пор обходимся закопченными тяжеленными изделиями, чаще висящими над походными кострами, чем используемыми в комнатах. Тут — наука и, следовательно, цивилизация.

Женщины избавились от местных нарядов и принимают меня в домашних халатах. Правда, по виду намного более дорогих, чем могут себе позволить простые жрицы знания. Очевидно — прибарахлились в столице, уж их-то куда-то выпускали, а не возили повсюду под конвоем. Зато немедленно возникает впечатление уюта, того самого домашнего очага, который советский офицер может обрести лишь с появлением второго просвета на погонах.

Вид у женщин порядком уставший, и мне неловко, что отвлекаю их от дел, однако не могу же я просто повернуться и уйти, раз уж зашел в гости.

— Завидую вам. Интересная работа, познание нового да неизведанного, не то что у нас. Миры меняются, а для военного везде одно и то же.

— Шли бы к нам, — с улыбочкой предлагает Елена Владимировна. — Учиться никогда не поздно, а мужчин, во всяком случае, на филфак, берут охотно.

— Кто же меня отпустит? Это вам надо отрабатывать по распределению три года. Нам — четверть века, правда, считая училище.

— За что же вам такая немилость? — интересуется соседка Даши.

Дарья молчит и лишь время от времени кидает на меня взгляды. Но как их понять?

— Так мы за время учебы одной каши съедаем столько, что поневоле приходится рассчитываться с государством.

— А потом, значит, ничего не едите? — с улыбкой уточняет Елена Владимировна.

— Почему же? Но служба — такая же работа, и уже не в счет.

— Хоть в армию пойду, а все равно работать не стану, — смеется Дашина соседка, припоминая известный анекдот.

Те, кто их сочинял, явно сами не служили, иначе им бы в голову не пришли подобные шутки. Первые месяцы службы я вообще не имел выходных, не говоря уже о том, что занят был отнюдь не с восьми и до пяти. Но не объяснять же это тем, кто все равно понять не в состоянии!

— Для работы у меня солдатики имеются, — вместо возражений соглашаюсь я.

Разговор явно заносит не туда, но я уже успел отвыкнуть от дамского общества. Все время приходится следить за языком, чтобы невольно не ляпнуть какое-нибудь привычное выражение, здесь совершенно неуместное. В строю вежливые обороты не котируются, и не только со стороны офицеров, но и со стороны солдат.

Постепенно удается перевести разговор на местную цивилизацию. Конечно, интереснее было бы просто побеседовать с Дашей о какой-нибудь ерунде, только Елена отнюдь не собирается никуда уходить, да и узнать побольше о царящих в обществе нравах и его уровне все равно не помешает.

— Живут лучше нашего, — сообщает Даша, но не чувствуется в ней восторга от «лучшей жизни». — Ни стирать, ни готовить, на все есть бытовые автоматы. Даже кнопки нажимать необязательно. Скажи — и будет сделано.

— Конечно. Это мы, дикари, привыкли все делать своими руками, — киваю в ответ.

— Лучше уж руками! — обычно язвительная Елена вдруг вспыхивает. — Еще кто дикарь! Скорее — они! Ни стыда у них, ни совести. Животные, и те нравственнее.

— У каждого народа свои порядки. Мы тоже можем казаться кому-то странными, — примирительно замечаю я.

— Порядки? А когда прямо при тебе вдруг предаются разврату — это нормально? Вдруг невтерпеж стало! Да порою предлагают присоединиться к ним, — в запале едва не кричит Елена Владимировна. — Еще хорошо, что у них заставлять не принято! А так — свальный грех.

Даша вдруг краснеет, вспоминая что-то из увиденного, а ее соседка безжалостно добавляет:

— Да еще и мужики с мужиками, женщины с женщинами. Сидят в одной комнате с тобой, ведут беседу, а потом… Может, вам и хотелось бы посмотреть, а нам — извините!

— Знаете, я нормальный мужчина и предпочитаю женщин.

Счастливый полдень грядущего века!

Но Елена уже выговорилась и замолчала. И только в подтверждение слов, что она не такая развратница, как высокоразвитые аборигены, посильнее запахнулась в халат.

Похоже, женщины натерпелись от свободы нравов. Да еще как! Хотелось отпустить по данному поводу какую-нибудь шуточку в стиле незабвенного поручика Ржевского, но посмотрел на их лица и предпочел промолчать.

Чтобы отвлечь Дашу от неприятных воспоминаний, рассказываю об охоте поселенцев на грузовозы с продовольствием.

А тут чай закончился, и по позднему времени пора уходить.

Даша, как в первый раз, провожает меня до крыльца и выжидающе смотрит в глаза.

Вдруг нестерпимо хочется сжать ее в объятиях, однако как это сделать после рассказов ее соседки? Еще возникнут ассоциации с раскрепощенными аборигенами.

Ограничиваюсь целованием руки, щелкаю каблуками и двигаю во тьму. Когда же через несколько шагов оборачиваюсь, на крыльце никого нет.

Ладно. Не последний день живем!

И все же почему-то грустно…

Глава 24

Селение располагалось в небольшой котловине среди гор. Сами дома лепились прямо на безжизненном склоне один над другим. Здесь было мало пригодной к освоению земли, и надлежало использовать каждый ее клочок с наибольшей пользой.